Эмиграция и кино: как белорусская колористка завоевала международное признание

Удивительная особенность эмигрантов из Беларуси — их незаметное присутствие даже там, где совсем не ожидаешь с ними встречи.

Например, в программе недавно завершившегося 81-го Венецианского кинофестиваля не было фильмов, снятых нашими соотечественниками. Однако белорусы все же принимали участие в создании зарубежного кино.

Журналист Еврорадио познакомился на международном кинофоруме с Алисой Сыракваш — профессиональной видеоколористкой, которая двадцать лет назад эмигрировала из Беларуси во Францию. Кроме того, девушка занимается политическим активизмом — является президенткой ассоциации “Communauté des Belarusses à Paris”, а также представляет Народное посольство во Франции и участвует во французской ассоциации “Новые диссиденты” (“Les Nouveaux Dissidents”), которая занимается поддержкой диссидентов мира.

Мы с ней поговорили про работу, жизнь за рубежом и связь с Беларусью.

“ЕГУ по факту был политехнической школой по уровню знаний”

— Фильм “Поль и Полетт принимают ванну”, над которым ты работала, получил приз зрительских симпатий Недели критики Биеннале.  Расскажи, как прошла премьера, как реагировали зрители? И какой оказалась поездка на кинофестиваль в качестве члена команды фильма?

— Это французская комедия про молодого американца в Париже, который встречает девушку с болезненным любопытством к темной стороне истории города. Это третий полнометражный фильм, для которого я сделала колористику. У него была обязательная премьера в Венеции с участием творческой команды, это было одно из условий фестиваля. 

Мы очень переживали и нервничали перед премьерой, потому что это дебют для режиссера, до этого он снимал короткометражные и среднеметражные фильмы. Поэтому когда фильм показали и мы услышали, как люди реагируют на него, в том числе в тех моментах, где автор рассчитывал на их реакцию, у нас у всех упал камень с души. Было чувство, что в зале была абсолютная включенность в просмотр, и когда фильм закончился, люди встали и хлопали стоя. 

Мы почти получили “Квир-льва” Недели критики, но приз зрительских симпатий — тоже неплохо. Это был невероятный момент. Я не знаю, как это описать, такое переживание раз в жизни случается, тем более у колориста, который работает над фильмом, но не сопровождает его на таких событиях. А тут повезло приехать и увидеть рождение фильма вживую.   

— Как долго ты работаешь колористом?

— Примерно 15 лет. На самом деле у меня направление профессии не кинематографическое, а рекламное. Так уж сложилось. Во Франции эти две сферы — кино и реклама — разделены между собой. Не могу сказать, почему так. Наверное, вопрос в том, с кем предпочитают работать режиссеры. 

Поэтому это, по сути, первый большой проект, над которым я работала. Были еще сериалы и телефильмы, но это немного другое.  

— Это не всем понятная профессия. Из чего складывается работа колориста? Чем важно твое ремесло?

— Да, колористика не всем известна. Люди знают про монтаж видео и звука, создание спецэффектов. А колористика идет после монтажа, перед созданием спецэффектов. Работа происходит на основе рабочего материала, когда картинка получается серая, без контрастных цветов и фильтров. 

Мы работаем с ней, чтобы воплотить задумку оператора и режиссера: добавляем необходимые оттенки цветов, создаем нужный контраст, выравниваем экспозицию кадра по свету и его температуре и прочие моменты. 

Кажется, что ничего значительного не происходит, но на самом деле колористика задает правильное настроение, делает изображение атмосфернее и кинематографичнее. 

Без нее магия кино не работает. К примеру, есть такое понятие, как matching, когда мы создаем переход от очень светлых до очень темных кадров, чтобы зритель не испытал шок.  

Также мы исполняем цифровую палитру кадра, задавая тон и настроение фильму. Например, если действие происходит в пустыне, картинка будет с оранжевым или желтым оттенком. Если зимой — темно-синей. 

Все это очень важно, чтобы передать авторскую идею, чтобы она воспринималась органично и бесшовно. Работаем с эмоциональным насыщением фильма через цвет. 

— Насколько твоя профессия востребована в условиях французского и глобально европейского рынка?

— Когда я переезжала во Францию, у меня было три курса ЕГУ по специальности “культурология”. На тот момент вуз находился в Минске, его закрыли, и я как раз уехала.  

Я не захотела пойти в университет во Франции (речь про Страсбургский университет — Еврорадио), чтобы закончить образование. Скажем мягко, это было не то, чего я ожидала. Потому что ЕГУ по факту был политехнической школой по уровню знаний, а я попала в настоящий университет. И я была не готова к такому разрыву, плюс надо было зарабатывать деньги.

В ЕГУ я ходила на курсы по основам монтажа и съемок — как монтировать и снимать фильмы. Я пошла на стажировку на студенческое телевидение в Страсбурге, после чего перешла на региональное телевидение, работала как оператор и монтажер до его закрытия. А потом переехала в Париж, где, имея только навыки и не имея специального образования, было сложно найти работу. 

Я сначала много подрабатывала на съемках концертов и разных конференций, пока не записалась на обучающую программу по работе с видео и видеосигналом. Там нас учили готовить программы для выпуска на телевидении.

Благодаря этому я смогла устроиться ассистентом колориста. Это было в 2009 году. На тот момент это была закрытая и сложная по доступности профессия, потому что оборудование, котором мы работали, стоили около миллиона евро. Самому работать на нем было научиться невозможно.  

Надо было приходить за час до начала работы, подготавливать сеанс и потом помогать колористу с цифровой версией видео. 

Cейчас это занятие демократизировалось из-за программы DaVinci, конкуренция тут большая. Но при этом выросло количество видеопродукции, в десятки раз. Работы на самом деле хватает, недостатка в ней нет.  

“Первые два-три года после отъезда очень болит сердце”

— Ты родом из Беларуси, но живешь теперь во Франции. Как это произошло?

— Я уехала из Беларуси в 2004 году, когда началось преследование меня со стороны властей. Оно было не такого масштаба, как сегодняшние репрессии, начавшиеся с 2020 года, но давление было. 

Я участвовала сначала как волонтер штаба Гончарика, потом как независимый наблюдатель на выборах 2001 года. И в последний день предварительного голосования обнаружила вброс бюллетеней — урна была запечатана не так, как вечером, на что я обратила внимание и составила протокол.

Это была уникальная ситуация с высоты сегодняшних событий, когда члены комиссии были согласны, что урна действительно была вскрыта, и подписали протокол. И, насколько я понимаю, дело дошло до суда. 

И после этого началось давление через мой университет, меня искали. Я не жила в тот момент дома. Несколько лет я жила на разных квартирах, а в 2004 году, несмотря на то, что к тому времени я уже была прописана не в Минске, мне удалось попасть на референдум и проголосовать против изменений в Конституцию. Для меня стало очевидно, что дела будут идти все хуже — и я приняла решение уехать из страны, чтобы продолжить нормально жить.

Мне тогда был 21 год, я понимала, что моих сил не хватит, а в тюрьму идти была не готова. Я сперва уехала в США через Францию, а потом вернулась во Францию, потому что в Страсбурге началась моя первая любовь с белорусским студентом. 

— Ты уже 20 лет в эмиграции. Существует ли белорусская диаспора во Франции? И кто эти люди?

— Да, в ноябре как раз исполнится 20-летний юбилей, как я нахожусь в эмиграции. 

Я поддерживаю связь с Беларусью. Первые два-три года после отъезда очень болит сердце, ностальгия жуткая, потом постепенно начинаешь включаться в жизнь. 

У меня на момент отъезда много друзей осталось в Беларуси, потом потихоньку начался и их отъезд в другие страны. Теперь они живут по всему миру. 

Но за процессами, которые происходят в Беларуси, я всегда очень внимательно следила. В 2006 году мы с бывшими студентами ЕГУ в Страсбурге организовали пикет перед Европарламентом из-за выборов Беларуси. 

Потом, в 2011-ом, я активно включилась в поддержку извне, по миграционным вопросам. И в Париже, и в Брюсселе получилось организовать международный пикет перед Европарламентом, когда там рассматривался вопрос санкций против Беларуси. Туда приехали белорусы почти со всей Европы, чтобы повлиять на принятие решения.       

Потом в Беларуси наступила оттепель, как всегда, относительная. В 2015-ом ничего не произошло, а уже 2020-й стал сюрпризом, как и для большинства людей. В том числе для французской диаспоры. Было как в песне: “Мы не знали друг друга до этого лета”. Потому что до этого момента на пикеты в Париже приходило 10-15 человек, а тогда они стали приходить сотнями. 

Оказалось, что во Франции активные белорусы есть, но их мало по сравнению с другими странами Европы: Польшей, Литвой, Германией. А вот до Франции белорусы не доезжают, не знаю почему. Поэтому нас примерно 15-20 тысяч примерно на всю страну.   

Диаспора есть, она живет собственной жизнью, но у очень многих белорусов, которых я встречаю, есть желание оставаться белорусами, несмотря на все возможности интеграции во французское общество. Есть желание поддерживать связь с Беларусью и оставаться включенными в ее события. 

У нас связанных с Беларусью событий было очень много в 2020-2021 годах. Мы проводили фотовыставки, концерты, кинопоказы, другие мероприятия. 

У нас даже есть белорусскоязычный священник и богослужения проходят на белорусском языке в украинской церкви. И это происходит не только в Париже, но и в других городах: Леоне, Анси, Страсбурге, Ницце, Бретани. Там проводятся свои мероприятия, в зависимости от интересов. 

Например, в Леоне проводят концерты, а в Анси — фестиваль региональных культур, куда с 2020 года тоже приезжают белорусы, привозят национальные костюмы.    

Все больше оживилось в последние четыре года, когда пришло понимание, что у нас собственная идентичность. Без фанатизма, но с пониманием менталитета и своей культуры.  

Сами французы про Беларусь мало что знают. После 2020 года ситуация стала чуть лучше, но ненамного. У многих остается ассоциация с Россией и ее культурой. А мы продолжаем доказывать, что у нас культуры разные, у нас свой путь — и посмотрите, какие мы прекрасные.  

— Расскажи про свой эмигрантский опыт, каким он оказался?

— Путь эмигрант на самом деле достаточно сложный. Не знаю, откуда взялось ощущение, что за рубежом будет легче, какая-то райская жизнь начнется. 

Ты приезжаешь в страну, где не знаешь толком культуры и языка, у тебя нет никаких связей: ни профессиональных, ни дружеских. И ты оказываешься со всем этим один на один в основном. Кому-то везет, если есть в стране пребывания друзья или сильная диаспора.

Но это тоже не всегда плюс. Чтобы нормально жить в новой стране и построить новую жизнь, необходимо знать местный язык и им пользоваться. А когда есть диаспора, часть людей даже не пробует научиться этому, я много встречала таких случаев. В таком случае нормальной интеграции не получается, часть окружающей реальности для тебя просто недоступна. 

И мой совет — учить язык страны, в которой вы живете. В степени, в которой это возможно сделать, отдавать этому основной приоритет. Да, часть людей работает на удаленке и использует английский, русский или белорусский. 

Но факт заключается в том, что мы не знаем, когда вернемся в Беларусь и вернемся ли вообще. Поэтому лучше готовиться к полной интеграции. Это всегда будет в плюс.

Я сейчас себя ощущаю наполовину белоруской и француженкой. 20 лет жизни в стране дает результат. Мне нравится, что во Франции люди критично относятся к правительству, как они включены в политическую жизнь. Это было для меня первым культурным шоком — видеть манифестации по тому или иному вопросу. 

Во Франции есть реальная социальная поддержка и медицинское страхование, но тут нельзя сесть, получать деньги и ничего не делать. На выплачиваемые государством деньги можно закрывать минимум потребностей, все остальное надо заработать. Это не идеальная страна, но тут внимательно относятся к людям, такое тоже возможно.

 — Чего ты сейчас ожидаешь от будущего?

— Я по натуре пессимист, поэтому ожидаю худшего, такая у меня натура. В 2020-ом году я позволила себе мысль, что, может быть, я смогу вернуться в Беларусь. Я помню, что расплакалась от этой мысли. 

Я себе этим летом набила татуировку — контур Беларуси. На плечах, ключице, руках — если свести их на уровне пупка, получится контур страны. Что бы ни произошло, Беларусь останется со мной — это факт. 

Сейчас у нас главная опасность — быть поглощенными Россией. И она как никогда реальна. Я очень надеюсь, что этого не произойдет, но морально готовлюсь к тому, что придется поддерживать Беларусь, как это было в советское время и в период Российской империи. Когда люди поддерживали за границей свою идентичность, продолжали ее сохранять.

Многие говорят, что в 2020 году у нас революция не получилась. Я хочу привести в пример восстание Кастуся Калиновского. Там тоже как будто не получилось. Но то, что получилось — это заявить, что белорусы существуют. И благодаря этому Беларусь существовала на протяжении всех этих десятилетий. 

2020-й год для меня был таким же историческим моментом, который поможет нам сохранить страну, что бы ни случилось. Я в это верю, для меня это остается абсолютной правдой. Об этом я думаю с оптимизмом. А как это произойдет географически и геополитически — вот здесь уже никто не знает, к сожалению.