Известно, что Путин начал сирийскую кампанию не столько для того, чтобы поддержать Башара Асада, который был на грани поражения, сколько для того, чтобы вновь заявить о России как о мировой силе. И в этом смысле он выиграл. Вот почему я хочу достучаться именно до российских читателей (и до украинских тоже): трудная задача налаживания контактов между россиянами и Европой и западным миром в целом лежит на их, россиян, плечах. Путин говорит, что он борется с терроризмом ради всех нас: и россиян, и всех остальных. И я бы хотела, чтобы жители России просто задумались о том, какой эффект, какие последствия имеет эта война.
Я начала освещать события в Сирии четыре года назад. Потом, через два года, начала работать и в Сириии, и в Ираке. Сейчас к ним прибавилась Ливия. Реальность такова, что военный корреспондент сейчас может работать везде: в Париже, в Брюсселе. И даже на Мальдивах.
«Они действительно отважные, не так ли?» - спрашивает водитель такси с гордостью, когда я говорю, что я военный журналист со Среднего Востока. В Париже, Брюсселе, Тунисе, когда говоришь с мусульманами о джихадистах ИГИЛ, слышишь что-то похожее на оправдание: они, мол, сошли с ума. На Мальдивах же многие считают таких людей героями.
Многие западные туристы даже не представляют, что такое мусульманская страна. Мальдивы - это неарабское государство с наибольшим количеством в мире иностранных боевиков на душу населения. Их здесь около двух тысяч на четыреста тысяч человек. Правда, власти отрицают эту информацию. Но у каждого здесь есть брат, друг или знакомый в Сирии. В то время, как мир в августе 2016 наблюдал за Олимпиадой в Рио, здесь следили за битвой за Алеппо и поддерживали Аль-Каиду.
Для нас Мальдивы - это архипелаг из 1 192 островов. Но для местных жителей это преимущественно один остров - Мале.
На других есть несколько магазинов, одна школа и футбольное поле. Бывает, что и света нет. Если что-то нужно, все едут в Мале. Этот город ничем не отличается от многих других. Разве что размерами: его площадь не превышает двух квадратных миль, а население, по официальным данным, составляет 130,000 человек. На самом же деле здесь людей вдвое больше. Заселен буквально каждый дюйм.
На одной из главных улиц города, Бурузу Магу (Buruzu Magu), я проникаю через маленький проход к месту, откуда открывается живописный пейзаж: виднеются разноцветные дома — синие, зеленые, желтые. На заднем плане — винтовая лестница. В первой комнате справа живут пять человек, в первой слева - девять, во второй - группа мигрантов из Бангладеш. Их здесь 18 человек на одну небольшую комнату. Спать приходится по очереди. В соседнем доме, за дверью из фанерных дощечек, в темноте говорят мать с дочерью. Справа, на потертом матрасе, лежит худая старуха с седыми волосами, они напоминают мне нити накаливания перегоревшей лампочки. Здесь, среди лохмотьев и изношенной обуви, в стенах из джута и металлических листов, живут 16 человек. На кухне — полевая печь. В комнатах нет ни столов, ни стульев. Ничего. Даже окон. Все хаотично разбросано. Под потолком сушится белье. На стене висит плазменный телевизор: его получили взамен на голоса во время последних выборов. Средняя зарплата здесь составляет 8,000 руфий (510 долларов), а счет за электроэнергию - 7,000 руфий. Аренда похожего дома обойдется в среднем в 20,000 руфий.
Кинаан вырос в похожих условиях. В комнате 6 человек, родители всегда в ссоре. Вместо душа — океан. Сейчас ему 31, и он едва ли не самый известный в преступных кругах Мале. Когда идешь рядом с ним, все разбегаются. Дело в том, что Мале фактически управляют 30 банд, каждая из которых имеет до 500 участников. По грубым подсчетам, это десятая часть населения и одна пятая молодежи.
В первом и последнем отчетах о насилии на улицах (его провели в 2009) отмечалось, что 43% опрошенных не чувствуют себя в безопасности даже дома. Кинаана впервые посадили за драку, когда ему было 15. С 17 лет у него алкогольная и героиновая зависимость. До сих пор он зарабатывает продажей наркотиков. "Никто здесь тебе не даст второго шанса", - говорит мужчина.
"Я готов взяться за любую работу, но никто меня не нанимает. Даже в порт. Рано или поздно нас всех сажают за наркотики. Когда ты живешь в комнате с десятью людьми, это все равно что ты живешь на улице. Мале — это ад. Здесь нет будущего. Ничего нет. Алкоголь запрещен, героин дешевле водки. Это безумие! Наказания слишком жестоки. За кражу манго можно попасть в тюрьму на год. И после этого на тебе поставят клеймо навсегда. Но в то же время есть полная толерантность потому что мы “на зарплате” у политиков. Есть даже специальный прайс-лист. 1,200 долларов - за разбитое окно, 1,600 - за нападение на журналиста. Они платят нам за все: от раздачи листовок до провокации резни. В общем, если у них есть желание, они могут вытащить вас из тюрьмы».
Кинаан был осужден дважды, но он никогда не отбывал наказание. Как и его друг Донко (Dhonko). «И чем же вы зарабатываете на жизнь?» - спрашиваю я. Он смеется и отвечает: «Я отбываю 25-летний срок»".
Кинаан целых 10 лет пытался изменить свою жизнь. Но безрезультатно. И вот теперь он решил сам себе дать второй шанс и поехать в Сирию. «Это легко. Никто не мешает. Они хотели бы от нас поскорее избавиться, потому что мы на самом деле стояли за всеми их преступлениями, знаем все их секреты. И все мы хотим уехать отсюда. Нет ничего хуже Мале. В Сирии, по крайней мере, если меня и убьют, то ради благой цели», — говорит он.
Для молодежи Сирия — это возможность как с экономической, так и с моральной точки зрения. Своего рода искушение. Кинаан изменил свое мнение, чтобы попытаться спасти брата. 60 лет назад здесь отменили смертную казнь, а потом ввели в действие снова. И Хумам (Humam) — один из первых на очереди из-за убийства депутата. Ему всего 22 года. Он отказался от своих показаний, осудил чрезмерное давление со стороны полиции и, по данным Amnesty International, часто страдал от психических расстройств. Но в любом случае нет сомнений, что это было именно политическое убийство. Афрашим Али (Afrasheem Ali) баллотировался на пост президента, и Маумун Абуль Гаюм (Maumoon Aboul Gayoom), который был президентом Мальдив в течение тридцати лет, с 1978 по 2008 годы, и по сей день считается отцом нации, сказал: его партия будет поддерживать кандидата, который вселяет надежду и имеет безупречную репутацию в религиозном мире. Судя по всему, он имел в виду Афрашима Али (Afrasheem Ali), а не нынешнего президента Абдуллу Ямина (Abdulla Yameen).
Вечером по дороге домой Афрашим Али (Afrasheem Ali) был зарезан.
Кроме восстановления смертной казни, в новом уголовном кодексе впервые появились законы Шариата. Впрочем, ислам здесь всегда был политикой, а не только религией. Когда власть перешла к Гаюма (Maumoon Aboul Gayoom), Мальдивы были диким архипелагом рыбаков. На самом деле это не такой уж и рай. Здесь совсем нет источников воды. Гаюм (Maumoon Aboul Gayoom) — выпускник университета аль-Азхар в Каире. Всю историю Мальдив его слово приравнивалось к слову божества, а не президента. Именно он разработал модель дорогих курортов курортов, сутки на которых стоят по 5,000 долларов. Это был способ не только развивать страну, но и контролировать ее, концентрируя все население в Мале и предотвращая контакты с другими культурами.
Здесь заселены лишь 199 островов из 1,192. 111 - исключительно курортные. Взаимодействие исключено даже в пределах курорта. В выходные его работникам запрещено находиться на территории.
Курорты строили иностранные бизнесмены. Они, по закону, обязаны работать с мальдивскими партнерами, у которых, как правило, есть друзья в парламенте. 5% местного населения здесь очень богаты, и именно они контролируют 95% всего богатства.
Каждый оппонент здесь - это не просто оппонент, а неверный. 38-летний Шаинда Измаил (Shahindha Ismail), председатель Демократической Сети, ведущей организации по правам человека, говорит: "Религия была политизирована, а политика сакрализована."
Даже цунами 2004 года воспринималось как кара Божья. Видео, где вода смывает с острова все, кроме мечети, облетело весь мир.
В результате многие молодые люди засобирались в Сирию. Али 25, он выглядит скромно, почти аскетично, худощавый, в шлепанцах, джинсах и рубашке, которая напоминает джеллабу, носит короткую бороду. Он довольно закрытый, застенчивый парень. И все время на чемоданах: сэкономил около 3 000 долларов на эту поездку. Заработал, продавая гашиш. Он никогда раньше не был за границей. Теперь на его телефоне полно карт Турции. Он все время следит за событиями и знает все о передовой. О Сирии знает меньше всего: слишком сложная ситуация. Он знает, что в Сирии не прекращается борьба боевиков и светских активистов, что там грабежи, преступность и контрабанда, но все равно говорит, что едет в каком-то смысле в рай. "Чего вы хотите?» - спрашиваю я. Он ни капли не сомневается и перечисляет: братства, новой жизни, изменений. «Я хочу увидеть общество, в котором все люди, а не стервятники, использующие друг друга, как здесь. Ты думаешь, что ты светский, но на самом деле такой же верующий, как и я, потому что веришь в мир какой он есть», - говорит он.
Об “Исламском государстве”, в котором он хотел бы жить, Али точно знает, каким оно быть не должно. Хушам (Husham) смеется, когда я говорю ему, что в Европе мы утверждаем, что иностранные боевики ничего не знают об исламе; когда рассказываю о британце, купившем «Ислам для чайников» в аэропорту. Он говорит, что ни один мусульманин, за исключением имамов, никогда не назвал бы себя экспертом по исламу. «Но Коран начинается со слова «учитесь», - говорю я. «Как и у Канта, да? Sapere aude (стремись к знаниям)».
Мохаммеду 20 лет. Он выглядит тем, кем и является в жизни, — студентом-отличником. Одет в джинсы, рубашку-пол, носит сумку через плечо. Учится на факультете законов Шариата. «Ислам - это в первую очередь правосудие. Мы можем быть как Швейцария, а взамен всегда просим об услуге. Если вы, например, заболели, следует обращаться в офис президента, и тогда вам оплачивают лечение за рубежом. Именно поэтому никто не восстает. Какой бы проблема ни была, она решается именно так. Мы не граждане, мы – нищие» «Почему же тогда не начать с Мальдив? Почему Сирия?» - спрашиваю я. «Мы мусульмане. Мы одно сообщество, где бы мы ни были. Сирия - пока приоритет. Было бы странно сосредоточиться на себе, когда там 500,000 убитых». Вторым после Пророка примером для подражания для него стал Малкольм Икс (афроамериканский исламский духовный лидер и борец за права человека).
У Мохаммеда немало работы. На Мальдивах только мусульмане могут претендовать на гражданство. В школах ислам - главный предмет. Магазины пять раз в день закрываются для молитвы, но служащие остаются внутри пить кофе, а не идут в мечеть. То же самое с алкоголем: он запрещен, но его можно приобрести в Island Hotel по соседству с аэропортом. Власти здесь можно многое: министр по вопросам ислама недавно был замечен с двумя проститутками. Но если вы обычная женщина, и у вас внебрачные отношения, ваша репутация будет полностью разрушена, причем в суде.
Конечно, все это не касается туристов. В том числе тех, кто живет в гостевых домиках - это новая идея, автор которой — Мохамед Нашид (Mohamed Nasheed), избранный на первых демократических выборах Мальдив после Гаюма (Maumoon Aboul Gayoom). Гостевые дома расположены на заселенных островах. Они не только приносят доход, но и устраняют разграничение по культурному признаку: вы фактически находитесь бок о бок с мальдивцами. Первый такой дом открыли на острове Маафуши (Maafushi), к которому можно добраться на пароме от Мале примерно за час. Четверо итальянцев недавно были озадачены, когда попали на так называемый «бикини-пляж» — место для иностранцев. Они только приехали, двое разведенных бизнесменов с двумя 21-летними сыновьями одного из них. И не подозревали, что Мальдивы - мусульманская страна. К тому же и укрытие ИГ. «Черт побери», - гуглит Андреа и говорит своему другу – «Ты слышал это? Здесь ИГИЛ. Никаких женщин».
Откровенно говоря, это касается не только женщин. На Маафуши (Maafushi) нет ничего. В 2012 году Нашид (Mohamed Nasheed) был свергнут в результате переворота, и нынешняя власть пытается фактически бойкотировать гостевые дома: взимать такие же налоги, что и с курортов, где двухместный номер стоит не сотни, а тысячи долларов, и не делать никаких инвестиций в остров. Кроме пляжа, на Маафуши (Maafushi) есть всего несколько кафе. «Единственное развлечение на вечер - устроить крабовые гонки», - говорит расстроенный Андреа. «Вы платите только за бренд. Чтобы потом при случае сказать, что были на Мальдивах». Один парень с голым торсом бродит по мини-рынку на закате. Он проверяет все бутылки с соком в поисках пива. И думает, где его найти. У побережья стоит лодка, где можно купить алкоголь. Но так просто на Маафуши никто спиртное не продает.
Мы стоим перед мечетью. Мужчины бросают на моего спутника мрачные взгляды. Он читает мои мысли и выдает: «Ну и жара! Я весь мокрый, футболка просто прилипла». Тем временем женщина в никабе стыдливо проходит мимо. «Да кому ты нужна?» - говорит он. И, взглянув на ее мужа, добавляет: «Она вся твоя».
Большинство женщин здесь носят никаб. Он черного цвета и закрывает их тело полностью. «Но ислам, такой радикальный ислам - это скорее новшество, чем традиция», - говорит Марият Мохамед (Mariyath Mohamed). Ей 30. Она журналист. «Это напоминает мне Газу или Багдад. Так не наряжалась ни одна из наших матерей» - отмечает она. Ислам здесь пришел на замену буддизму. Хотя на Национальный музей в 2012 году было совершено нападение и все статуи были уничтожены, стоит просто зайти в старые мечети, чтобы убедиться в том, что они были храмами. Об этом говорит плитка на полу, которую позже поменяли. Затем пришел Гаюм (Maumoon Aboul Gayoom). И не только он.
«Несколько лет спустя вернулись все, кто уехал учиться в Саудовскую Аравию после 1967: после Шестидневной войны (Six-Dau War) и поражения Нассера и светских арабов. Для Гаюма (Maumoon Aboul Gayoom) и его монополии на идеологию они были опасны. Потом один за другим они оказались в тюрьме и были подвергнуты пыткам. В конце концов, убиты, превращены в мучеников. Бытует мнение, что они в первую очередь они были оппозицией режиму, а не представителями ислама. Тогда произошло цунами. А то, что происходит сейчас, я имею в виду Сирию, - это второе цунами», - говорит Марият.
Для власти нет такой вещи, как фундаментализм. Когда первые двое мальдивцев были убиты в бою в Сирии в 2014 году, президент Иамин (Abdulla Yameen) не взял за это никакой ответственности. «Мы всегда советуем нашим согражданам вести себя соответственно, когда они воюют за рубежом», - отметил он.
«Власть не хочет конфронтации, но так или иначе разделяет некоторые из этих идей, как и все мы», - говорит Ахмед Назир (Ahmed Nazeer). Ему 25, он один из самых известных активистов, специалистов по правам человека. А еще он двоюродный брат Али. Они очень близки. Но он не пытается остановить родственника. «Я не могу осуждать его выбор. Просто для меня это проигрышная война», - говорит Ахмед.
Другими словами, для него эта война - ошибка, потому что изначально обречена на поражение. Сейчас он собирается защитить докторскую в Европе. «Здесь невозможно учиться. В буквальном смысле слова невозможно. В распоряжении туристов весь остров, а у нас даже нет тихого уголка, чтобы почитать. Время от времени люди приходят домой, фотографируют нашу нищету, а потом называют это «колоритом». Только посмотрите, где мы оказались» - говорит он. — Мы на пляже Мале. Это искусственный пляж, отравленный сточными водами больницы. Тут нет даже океана уже. И какая альтернатива? Те, кто из состоятельных семей, едут учиться в университет за границу. Или едут в Сирию».
Кинаан, как и раньше, готов выезжать. “Моя цель - помогать угнетенным, а не убивать неверных. Одна из наших банд названа в честь Боснии. А многие, я уверен, потом назовут в честь Алеппо».